Но нет! Раб хозяина, говорила Ино, что-то шепнул Александру, который тотчас пошел вслед за ним и исчез в доме. Мелисса поняла, что его там задерживает что-нибудь серьезное, и поспешила за ним в питейный дом.
Хозяин-грек и его толстая жена сделали вид, как будто они не знают, кого она ищет; но когда они заметили ее страх, который выдавала каждая черта ее лица, а по ним тотчас можно было узнать сестру Александра, то муж и жена сначала нерешительно переглянулись друг с другом, а потом доброе сердце хозяйки одержало победу над ее нерешительностью. Она сама имела детей, сильно привязанных друг к другу. Приложив палец к губам, она прошептала девушке:
– Не беспокойся, красавица, мой муж поможет ему скрыться.
Скоро затем Мелисса узнала, что египтянин, испугавший ее на кладбище, был сыщик Цминис. Ее старая рабыня Дидо однажды рассказывала ей, что ее мать отвергла его предложение, сделанное до того времени как она вышла замуж за отца Мелиссы, и потому он рад вредить всем, кто только принадлежит к дому Герона. Как часто слыхала Мелисса о неприятностях, которые доставлял этот человек ее отцу и Александру и при которых, однако же, египтянин постоянно ускользал.
Этот доносчик, занимавший после начальника полиции первое место в ней, был самым ненавистным и страшным человеком в городе, а он слышал, как Александр осмеивал императора. Насмешка эта могла привести брата Мелиссы в тюрьму, на каменоломню и даже к смерти.
Ваятель Главкиас встретил египтянина на мосту Драконова канала, где он задерживал возвращавшихся из некрополя. Он со своими помощниками уже загородил было дорогу поэту Аргейосу, но тирсы[15] вакхического шествия испортили все дело ему и его людям. Вероятно, он все еще стоит у моста.
Сам Главкиас с большими опасностями поспешил сюда, чтобы предостеречь Александра. Теперь их обоих спрятали, и оба спокойно могут ожидать в винном складе «Петуха», пока воздух не очистится снова. Хозяин никому не посоветовал бы пробираться к его бурдюкам и кувшинам!
– Даже и этой египетской собаке! – вскричала хозяйка дома, поднимая кулак, точно она уже видела теперь ненавистного человека перед своими глазами.
«Бедная, беспомощная овечка», – пробормотала она затем про себя и с состраданием посмотрела на городскую девушку, которая, точно пораженная молнией, с растерянным видом смотрела в землю. При этом она вспомнила, как ей самой было тяжело выносить подобное положение в молодости, и гордо взглянула затем на свои сильные руки, которые умели поработать в случае нужды.
И вот Мелисса, этот поникший цветок, точно от толчка какой-то пружины подняла голову и вскричала:
– Благодарю, сердечно благодарю! Но это не послужит ни к чему. Если Цминис узнает о пребывании здесь Александра и Глакиаса, то он ворвется и в склад: к чему только он не может принудить вас именем императора? Теперь я не расстанусь с братом.
– В таком случае будь желанною гостьей нашего дома, – прервала ее хозяйка, а ее муж вежливо поклонился, уверяя, что «Петух» ее дом так же, как и его собственный.
Но беспомощная девушка отклонила и это дружеское приглашение, потому что ее умная головка нашла новый путь для спасения брата; и хозяева кабачка, которым она тихим голосом сообщила свой план, засмеялись, кивая головой друг другу.
Перед дверью дома в нетерпеливом беспокойстве стоял Диодор. Он любил Мелиссу и был лучшим другом Александра, и она знала, что он сделает все, что может, для спасения ее брата. Притом в имении, которое со временем должно было достаться ему, было довольно места, чтобы скрыть преследуемого: отец Диодора владел самыми большими садами в городе. Его обширные земли были хорошо знакомы ей с детства, так как умершая мать Диодора и ее мать были приятельницами, и предусмотрительный управитель садов и плантаций Полибия вольноотпущенник Андреас стоял к ней и к ее братьям ближе, чем какой бы то ни было александриец.
Она не обманулась: Диодор со свойственною ему пылкостью принял дело Александра к сердцу как свое собственное, а план спасения показался ему превосходным вдвойне, потому что его придумала Мелисса. Вскоре затем Александр и ваятель были выпущены из своего тайника, и дальнейшая забота о них была предоставлена Диодору.
Оба они были превосходно переодеты. В матросах, волосы которых были скрыты под фригийским колпаком, а бедра обвязаны грубым передником морехода, никто не узнал бы художников, а по их смеющимся лицам еще менее можно было угадать, что им угрожает заключение в тюрьму или, может быть, даже что-нибудь еще похуже. При переодевании было так много проказ, а когда они узнали, каким контрабандными способом им предстоит пробраться в город, то их веселость усилилась и сообщилась и другим участникам их тайны.
Только Мелисса, несмотря на горячие уверения Диодора, осталась озабоченною и встревоженною по-прежнему.
Главкиас, едва достигавший среднего роста, был уверен, что его не узнают, и смотрел на это приключение как на приятную забаву. Дело ведь шло о том, чтобы провести ненавистного начальника сыщиков и его драбантов, с которыми уже не один раз они проделывали различные штуки. Александр мог попасться скорее, но если бы только удалось спрятать его до прибытия императора, то он спасен, так как тогда деятельность начальника полиции и его главного помощника будет вполне поглощена другими заботами. Ведь в Александрии так скоро забывалось все, не принадлежащее более к настоящей минуте! Как только Каракалла уедет – а он, вероятно, недолго пробудет здесь, – то ни единому человеку не будет никакого дела до колких слов, сказанных еще до его прибытия. Будь завтра что будет, лишь бы только сегодня оставаться спокойным.
Подкрепленные и освеженные отдыхом и вином, мисты приготовились в путь, и, когда шествие двинулось, никто, кроме участников тайны, не заметил, что два художника, переодетые матросами, по совету Мелиссы, поместились в огромном калатосе Сераписа, в котором было довольно места для шести человек и вышина которого доходила до груди даже высокорослому Александру.
В это обширное вместилище они сели с кувшином вина и по временам, смеясь, выглядывали оттуда на девиц, которые снова были приглашены сесть на краю повозки.
Когда колеса пришли в движение, шаловливость Александра и его товарища дошла до того, что они бросали на хорошеньких девушек остатки зерен, которые находили на дне калатоса, или обрызгивали их вином, как только их проказы могли остаться незамеченными. Главкиас умел посредством губ превосходно подражать шуму дождя и жужжанию мухи. Когда девушки жаловались, что надоедливые насекомые летят им в лицо, или когда, чувствуя попадавшие в них капли вина, они уверяли, что, хотя на лазурном небе нет ни одного облачка, но все-таки начинает накрапывать дождик, то художники должны были закрывать рукой рот, чтобы смех не выдал их.
Мелисса, сидевшая рядом с хорошенькою Ино и успокаивавшая ее уверением, что Александр неожиданно куда-то отозван, конечно, заметила, что проделывали в калатосе два человека, которым угрожала опасность, и их проказы беспокоили ее, вместо того чтобы веселить.
Вокруг нее слышались шутки и смех, но ее веселость прошла, и страшное беспокойство угнетало ее, точно кошмар, когда повозка доехала до моста и, скрипя, покатилась по нему.
Там стояли солдаты и ликторы и пытливо смотрели в лицо каждому. Но ни один не заговаривал с ними, и, когда они переехали через канал, Мелисса вздохнула с облегчением, но только на один момент, потому что ей вдруг пришла мысль, что скоро им нужно будет проезжать через ворота, которые вели через западную сторону Адриановой стены в город.
Если Цминис подкарауливает их там, а не на мосту, и если он вздумает осмотреть повозку, тогда все пропало, потому что он на кладбище смотрел и на нее каким-то загадочно-пристальным взглядом, и ей казалось несомненным, что он будет искать брата там, где увидит сестру. Таким образом, ее присутствие угрожало опасностью Александру. С этим нужно было покончить.
Она тотчас же протянула руку Диодору, который шел возле нее, и с его помощью соскочила на дорогу. Затем она шепнула ему о том, чего она боится, и просила отделиться вместе с нею от других и проводить ее домой.
Для любящего Диодора это было неожиданным и невообразимо приятным приказанием. Как будто ради шутки, он вскочил на повозку, и там ему удалось незаметно для других шепнуть находившимся в калатосе, что Мелисса поступила под его покровительство. Дома они увидятся с его отцом и Андреасом, которые хорошо спрячут их. Завтра утром они расскажут, что с ними произошло далее.
Затем он взял Мелиссу под руку, громко крикнул «Якхос!» и быстро пошел впереди повозки.
Едва они прошли пятьдесят шагов, как впереди них поднялось к небу яркое пламя от больших котлов со смолою, и только при его свете девушка увидела ворота, которых она боялась, со статуями Адриана и Сабины, затем, перед воротами, посреди дороги, какого-то всадника, который ехал рысью на большой лошади навстречу приближавшимся. Голова его возвышалась над всем, что двигалось по дороге. Когда Мелисса взглянула на него, она почувствовала, как будто сердце ее перестало биться, так как взгляд ее встретился с глазами страшного египтянина, белки которых представляли такой резкий контраст с коричневым цветом худощавого лица и злое, угрожающее сверкание которых достаточно крепко запечатлелось в ее памяти.
